Лондонский музей естествознания

О музее естественной истории

Это огромный и величественный музей, собравший в своей коллекции более 70 миллионов экспонатов — растений, ископаемых, минералов и животных со всего света.

В основе коллекции этого музея, как и у большинства, лежит частная коллекция. В данном случае — собрание доктора Ганса Слоуна, который завещал свои экспонаты Английскому научному сообществу.

Изначально музей был частью британского музея и располагался в Блумсбери в Монтегю-Хаус, но затем возникла необходимость расширить территорию, потому как экспонаты уже не помещались в ограниченном пространстве старого здания.

Вымершие пташки.

Решение о расширении территории музея принял Ричард Оуэн — директор отделения естествознания британского музея.

Время, время… история Земли от начала времен по сей день.

Архитектор Френсис Фоук предложил свой проект здания, который затем был доработан Альфредом Уотерхаузом, и теперь мы можем полюбоваться поистине величественным произведением искусства.

Наглядные земные процессы.

Строительство музея началось в 1873 году, а уже в 1881 он открыл свои двери для посетителей. Еще одна знаковая дата для музея естественной истории — 1963 год, когда он окончательно отделился от Британского музея.

Экспозиции музея

Все обширные экспозиции Музея естествознания упорядочены по тематике и располагаются в четырех основных зонах: синей, зеленой, красной и оранжевой. Прежде чем начать экскурсию по этим зонам посетители музея попадают в Центральный зал, который настраивает на осмотр коллекций и сам содержит несколько интереснейших экспонатов. Как, например, гигантская копия скелета диплодока, состоящая из сотен тысяч деталей. На главной лестнице Центрального зала установлена скульптура, изображающая одного из самых прославленных мировых ученых – Чарльза Дарвина.

Синяя зона Музея естествознания предлагает посетителям познакомиться с экспозициями, в которых представлены рыбы, земноводные, динозавры и различные жители морских и океанских глубин. Многие модели доисторических животных или рептилий являются интерактивными, т.е. двигаются, устрашающе щелкают зубами или скребут когтями, рычат. За символическую плату в 1 фунт посетители музея могут сменить последовательность действий модели или увидеть что-то новое, что недоступно в «бесплатной версии». Таким нехитрым образом музей, посещение которого бесплатное, умудряется собрать за год вполне кругленькую сумму на свои нужды. В синей зоне также можно увидеть самого большого на планете млекопитающего – голубого кита, чья 30-метровая копия подвешена под потолком.

Синяя зона Музея

В зеленой зоне, как можно догадаться из названия, располагаются экспозиции, посвященные растениям, насекомым и птицам. Большой популярностью пользуется галерея с обширной коллекцией чучел, представляющих самых различных представителей мира пернатых. Среди экспонатов можно увидеть, как существующих ныне птиц (от миниатюрных колибри до огромных страусов), так и уже вымершие экземпляры. Также в зеленой зоне освещаются вопросы экологии, которые плачевно влияют на сохранение жизни на нашей планете. С помощью различных интерактивных экспонатов и информации на дисплеях посетители Музея естествознания могут больше узнать о том, какую роль суждено играть человечеству на земле и о том, как сохранить окружающую среду.

Зеленая зона музея

В красной зоне музея демонстрируются различные геологические процессы на земле, землетрясения, вулканы, а также воссозданы модели приливов и отливов. Все экспонаты, расположенные здесь, не просто зрелищные, но и позволяют прочувствовать многие процессы с помощью тактильных ощущений. Например, экспонат, симулирующий процесс землетрясения, позволяет посетителям почувствовать, как происходят подземные толчки, оценивающиеся разными баллами по шкале.В красной зоне также находятся различные экспонаты, которые иллюстрируют представление древних цивилизаций о Земле и ее происхождении. Здесь немало макетов посвящено мифам и легендам, и можно увидеть не совсем обычные экспонаты, как, например, череп Циклопа.

Замыкает череду экспозиций музея оранжевая зона, в которой располагается Сад дикой природы. Здесь посетителям представлены коллекции насекомых, а также удивительные растения-хищники, которые питаются насекомыми. Кроме экспозиций в оранжевой зоне функционирует Центр Дарвина.

Лондонский музей естествознания открыт для посещений ежегодно, кроме периода празднования Рождества (24-26 декабря). С понедельника по субботу музей принимает посетителей с 10 до 17-50, а в воскресенье – с 11 до 17-50. Посещения музея является бесплатным для всех категорий.

Залы музея естествознания

В музее естественной истории множество залов, разделяемых по цвету, а также несколько входов.

Красная зона. Одна из лучших в музее.

Главный вход находится на Кромвель-роуд и ведет прямо в центральный холл, где вас встретит не что иное, как скелет гигантского диплодока.

Главный холл.

Именно отсюда большинство посетителей растекается по различным зонам, здесь же начинаются все экскурсии.

Всего в музее естествознания 4 различных зоны:

Красная зона

Красная зона дает представление о геологических особенностях земли. Здесь собрано множество экспонатов камней, различные вулканические и земные ископаемые, есть даже симулятор землетрясений.

1. 1. Земной холл
2. 2. Зал неизгладимых впечатлений
3. 3. Земная лаборатория
4. 4. Галерея: с самого начала времен
5. 5. Сокровища земли
6. 6. Зал беспокойных поверхностей
7. 7. Вулканы и землетрясения

Жертвы вулкана.

Обсидиан.

Коллекция минералов.

Осколок метеорита

Как волны точат камень.

Весьма интересная книга.

Очень красивый кристалл соли.

Красивые минералы и камешки.

Зеленая зона

Зеленая зона предлагает исследовать экологию земли, встретить додо и познакомиться с различными представителями животного мира.

1. 1. Зал исследований
2. 2. Галерея экологии
3. 3. Ископаемые морских рептилий
4. 4. Зал птиц
5. 5. Лучшие фотографии дикой природы за год
6. 6. Галерея насекомых и членистоногих
7. 7. Минералы и метеориты
8. 8. Сокровища Кэдогана
9. 9. Гигантская Секвойя

Гигантский двигающийся скорпион.

Птички на жердочке.

Ископаемые останки морской рептилии.

И еще один морской обитатель.

Черепашка-симпатяжка.

Вход в зал членистоногих.

Милая сколопендра… пока она за стеклом.

Эволюция бабочки.

Самый большой краб!

Оранжевая зона

 Оранжевая зона принадлежит царству природы. Здесь расположен центр Дарвина и различные выставки растений.

1. 1. Сад дикой природы (вход со двора).
2. 2. Кокон (вход).
3. 3. Дух зоологии.
4. 4. Студия кино

Сад дикой природы.

Синяя зона

Синяя зона — самая интересная из всех. Здесь  находится зад динозавров, чучело гигантского кита и представлено большое разнообразие различных животных.

1. 1. Зал динозавров
2. 2. Зале человеческой биологии
3. 3. Зал млекопитающих
4. 4. Зал временных выставок
5. 5. Зал млекопитающих (синий кит)
6. 6. Зал морских беспозвоночных
7. 7. Рыбы, амфибии и рептилии

Скелет динозавра.

Этот зал самый посещаемый. И дети, и взрослые рвутся именно сюда, чтобы полюбоваться на скелеты динозавров, различные ископаемые и… настоящего тиранозавра!

Вот он, красавчик!

Во всей красе. Рычит, красуется и всячески показывает, какой он грозный.

Есть фигурки и поменьше. Они тоже двигаются, но не рычат.

Смотреть можно, а трогать — нельзя.

За стеклом в шкафах стоят различные миниатюрные фигурки динозавров. Похожие можно купить в магазинчике музея.

Маленькие зубастики.

Я бы такого дома завела.

И есть множество скелетов. Как целых, так и частично сохранившихся.

Скелет динозавра.

Осмотр можно начинать с любого зала, все зависит, в какой вход вы войдете. Лично я бы посоветовала входить через красную зону. Вход находится прямо рядом с музеем науки и там практически никогда нет очереди, чего не скажешь про главный вход.

Beijing Museum of Natural History — Beijing

Photo: Elizaveta Galitckaia/Shutterstock

Admission to most exhibits in this gigantic Chinese natural history museum is free. In this case, “gigantic” means more than 86,000 square feet of display space, so there’s no way a person could see everything in a day. The museum is best known for its collection of rare, mummified, and fossilized dinosaurs, especially the world’s only known intact Stegodon zdanskyi skull. Another interesting exhibit is the South China Sea marine life display, with 10 sections and more than 500 specimens. The museum is open from 9:00 AM to 5:00 PM daily except for Mondays, with last entry at 4:30 PM. Check out the museum’s website before setting off.

Collections and the Growth of Natural History

Buffon and Linnaeus, although different in perspective, each contributed to molding natural history and inspiring others. They had each relied primarily on natural history collections for their work, rather than going out into the field in search of information. The fourteen thousand species of plants and animals described by Linnaeus, and the extensive accounts of quadrupeds, birds, and minerals that comprise Buffon’s thirty-six volumes, reflected the extensive empirical base of knowledge available in private and public collections in the later half of the eighteenth century. But as impressive as the collections were compared to those of the previous century, they were just the beginning. An enormous expansion of natural history collections took place in the early nineteenth century and completely transformed them as well as natural history. Explorers, colonial officials, traveling naturalists, and commercial natural history houses had supplied collectors in the eighteenth and early nineteenth centuries. With the conclusion of the Napoleonic Wars, however, a new wave of European colonial expansion began, one reflecting the vast industrial and commercial revolutions that had been taking place in western Europe. Merchants and governments increasingly sought international markets and commercial products, and with these new developments there came what must have seemed like limitless opportunities for the collection of plants, animals, and
minerals. The resulting new collections were not only larger, but they were more scientifically valuable because trained collectors in the field were instructed in what was of scientific interest. They knew how to adequately preserve specimens and how to label them with appropriate information.

Combined, the new opportunities to collect on a global scale made a new sort of natural history collection possible. Until the end of the eighteenth century, most natural history collections had been primarily amateur ones whose owners were not scientists and who did not publish anything other than the occasional catalog. The reorganization during the French Revolution of the royal garden into a national museum of natural history provided a new model and led to the establishment of the leading natural history collection in the world for many decades. The new public and semi-public museums that were inspired by the Paris museum had professional curators who were active scientists.

Not only did the nature of the collections change in the early nineteenth century, but the number of individuals involved in the study of natural history increased dramatically. In large part, this reflected the many new opportunities that became available for those interested in the subject. Not only were more museums created, with curator positions, but also private companies supplied paid positions for those willing to travel to exotic places to collect specimens. The increase in literacy and the revolution in printing created new markets for those interested in writing for the general public. As a consequence, more people came to be engaged in the study of natural history, and the subject became, overall, more rigorous and more specialized.

Although the specialization in natural history created new specialized subdisciplines, such as ornithology and entomology, the legacy of Linnaeus and Buffon continued to guide research—that is, description, classification, and the search of a general order in nature. New empirical data raised interesting new questions. The carefully collected and labeled specimens that poured into European collections showed interesting patterns of distribution of animals and plants. Fossils from local and exotic quarries led researchers to ponder the relationship of extinct forms to contemporary ones. And the immense number of specimens showed that even within a species there was an astonishingly large amount of variation. What did it all mean?

История создания

Как это часто бывает, начало положила частная коллекция, которая принадлежала Гансу Слоану. В ней находились гербарии, скелеты животных и человека. Впоследствии доктор завещал все свои экспонаты Лондонскому научному сообществу. В самом начале она выставлялась в Монтегю-Хаусе, и заведовал всем Британский музей.

Стоит написать несколько слов об основателе будущего Музея естествознания, а именно, о Слоане. Он был ирландцем, и совсем еще мальчиком стал собирать различные экспонаты, которые относились к естественно-научной отрасли. Вся дальнейшая его жизнь протекала в столице Англии, а когда Слоан стал членом Королевского научного сообщества, то он стал путешествовать по разным странам, дабы продолжать пополнять свою удивительную коллекцию. Сам же он прекрасно разбирался в фармацевтическом деле и ботанике.

Самым важным в его жизни было посещение Ямайки, где Слоан занимался изучением экзотических растений. Именно из этого места он привез какао-бобы, из которых делал порошок, а затем смешивал его с молоком и рекомендовал всем как лекарственное средство. Ганс Слоан был удостоен великой чести, получил предложение стать королевским врачом, что являлось подтверждением его успеха в аптечном деле. Но настоящее признание его вклада в развитие науки стала замена им Исаака Ньютона на посту президента Королевского научного сообщества.

Неудивительно, что когда британское общество ученых получило в дар удивительную коллекцию Слоана, было решено основать отдельный музей, который был бы посвящен только естественным наукам. Вопрос об увеличении экспозиции и площади, предоставленной под нее, был поднят профессором Оуэном, который в то время являлся директором отдела, занимающегося естествознанием. Его предложение было одобрено, и начался поиск подходящего помещения. В 1864 г. для музея был приобретен земельный участок в Кенсингтоне.

Архитектурными вопросами занялся Френсис Фоук, затем его задумка была доработана Альфредом Уотерхаузом. Оформление здания было выполнено в романо-византийском стиле, что как нельзя лучше подчеркивало некую помпезность и статусность коллекции. Постройка нового здания началась в 1873 г., а закончилась в 1880 г., что не может не вызвать удивления, учитывая объемы проекта.

Торжественное открытие состоялось в 1881 году, а еще одной значимой датой в истории Музея естествознания является 1963 г. – именно в том году произошло отделение его от Британского музея, который пользовался большим уважением и оказывал немалое влияние на жизнь научного сообщества. Он стоял у истоков множества различных научных экспедиций, которые проводили серьезные исследования различных естественно-научных фактов во всех уголках земного шара.

ACCUMULATING AND CLASSIFYING

A number of important institutions of European science were founded during the Renaissance, supported by rulers, nobles, universities, and municipal authorities. Alongside observatories, laboratories, and anatomy theaters came the first botanical gardens: Padua (1546) and Pisa (1547). Andrea Cesalpino (1519–1603), professor of philosophy, medicine, and botany at Pisa (1555–1592) and director of the botanical garden (1554–1558), was also the creator of one of the first herbaria and the inventor of botanical systematics. Cesalpino’s classificatory system was an attempt to bring natural history within the purview of scholastic philosophy, with its logical categories and formulae. This exercise in conferring scholarly prestige upon an activity hitherto largely limited to medical herbalism enshrined botany within the universities and gave it the status of a science. Up until the end of the eighteenth century and beyond, natural historical classifications, such as that invented by Joseph Pitton de Tournefort (1656–1708), professor of botany at the Jardin du Roi in Paris (founded 1635; since 1793, the Muséum National d’Histoire Naturelle), continued to draw on Cesalpino’s work. Of all the subdisciplines of natural history, botany was the first to be formalized independently and to be practiced within institutions dedicated to its pursuit. Classification demanded not only the generation of logical categories based on a philosophical system, but also the material and practical enterprise of sorting, preserving, identifying, naming, distributing and, sometimes, propagating specimens from the three kingdoms of nature, animals, plants, and minerals. Botanical specimens far outstripped other natural history specimens such as animal carcasses or mineral samples in their portability and ease of preservation. By contrast, animal classification was contested, and reliable methods of preservation did not emerge until the very end of the seventeenth century at the hands of the Dutch anatomist Frederik Ruysch (1638–1731). Minerals, with the exception of gemstones and precious metals, were less amenable to transportation or exploitation, although they were well represented in collections devoted to local natural history.

Natural history as a cumulation of objects and observations provided both factual certainty and greater knowledge of God, but it also had economic outcomes. Europe’s botanical gardens were important centers for the acquisition, propagation, and distribution of new species derived from voyages of
discovery and conquest undertaken with increasing frequency towards the eighteenth century. The potential of replicating useful plants, including coffee, potatoes, pineapples, and nutmeg, was explored throughout the early modern period, but more systematically after the formation of the first colonial botanical gardens in the late seventeenth century. Scientific participation in the proceeds of imperialist enterprises increased substantially during the eighteenth century as naturalists presented the organized pursuit of useful plants, animals, and minerals to rulers and patrons as indispensable to national wealth. Curious natural history thus coexisted with a repertoire of activities and practices—cultivation, exchange, consumption—that would transform the flora, fauna, foods and other natural resources of western Europe forever. Such an approach to natural history as a science of resources, peaking in the eighteenth century, required extensive cooperation among naturalists as well as vast financial support. A resource-oriented approach to natural history also justified the publication of local natural histories itemizing the flora, fauna, and mineral wealth of one province or state, especially in England and the German lands.

COMMERCE AND THE PUBLIC SPHERE

The distinction between private and public collections, or between curious and useful, was rarely clear-cut in botanical gardens, academies, or princely collections. Even naturalists wholly lacking institutional affiliations depended for their collecting upon the growth of European commerce and exploration. Natural history specimens ranked alongside valuable works of art from porcelain to paintings in the households of wealthy collectors and fetched nearly as much in the marketplace. The Dutch Republic was a center for fashions in the collection of natural objects, from tulips in the 1630s to shells in the 1710s. Both depended on the wide global reach of Dutch trade and colonization to supply new specimens. From a private collector’s viewpoint, there was no categorical distinction to be made between beautiful objects of nature and art; seventeenth-century collectors admired the artifice of nature in decorating flowers or butterflies in much the same way as they appreciated the artistry of antique coins or sculpture. Natural objects acquired value within the marketplace, and their meaning was often controlled by wealthy connoisseurs of the fine arts and by the merchants who sold to them. This commercialization of natural history affected even rulers. As part of his attempt to westernize Russia by founding scientific institutions, Peter the Great of Russia (ruled 1682–1725), entered into negotiations with several naturalists to buy a collection worthy of his nation, finally succeeding in purchasing that formed by the Dutch apothecary Albert Seba (1665–1736). Although institution-based naturalists called for the separation of natural history objects from other types of collectables and the formation of collections dedicated exclusively to the natural world, such goals were not systematically pursued anywhere before 1789.

As were most sciences of the period, natural history was largely a male pursuit, with women collectors, such as the German artist Maria Sibylla Merian (1647–1717), greatly in the minority. Because imported specimens were rare and costly, early modern collectors were usually rich. The Dutch turn toward fashions in collecting was the start of a bigger Europe-wide transformation in natural history that paralleled the growth of a middling market for books and luxury items. By the eighteenth century, natural history publications, specimen sales, and public, pay-on-entry collections proliferated. Critiques of the pursuit of luxury among the middling sort accordingly hit hard at certain versions and practitioners of natural history. Private collectors were castigated for unscholarly amassing of natural objects as a means to display their personal wealth, and rulers were exhorted to support enterprises for a useful, rather than spectacular, natural history.

The lack of formal methods for accrediting scientific expertise meant that early modern naturalists in institutions were effectively on a par with unaffiliated private collectors. In early modern Europe there were no university degrees in natural history and no formal training programs or diplomas in the natural sciences. Individuals entered posts in princely or municipal institutions through personal patronage from social superiors. Often they acquired their knowledge and skills through a sort of informal apprenticeship under renowned naturalists, by participating in botanizing journeys or at the dissecting table. To acquire renown and scientific authority as a naturalist in the early modern period was thus no easy task, involving extensive social
interaction and material manipulation, much of which has left little historical trace. If any one category of individuals had a privileged relationship with the objects of natural history, it was licensed medical practitioners. Apothecaries routinely dealt with large masses of animal, plant, and mineral material, and physicians often had a working knowledge of botany and anatomy. Thus many prominent early modern naturalists were also physicians, from Ruysch in Amsterdam to Sir Hans Sloane (1660–1753) at the Royal Society in London. Right up to the mid-eighteenth century, this privileged relation between medicine and natural history persisted, and it is only from 1750 onwards that the beginnings of its unraveling can be seen in the filling of natural historical posts by non-medically trained individuals.